Тутовый шелкопряд. Рассказ Олега Ернева (Часть 1)

Тутовый шелкопряд – рассказ писателя, драматурга и либреттиста Олега Аскеровича Ернева – члена Союза Российских Писателей, Союза Писателей Санкт-Петербурга, Союза Театральных деятелей и Гильдии драматургов Санкт-Петербурга.

Олег Аскерович родился в Ашхабаде в 1949 году. Как прозаик печатался в различных журналах: «Литературная учеба» (Москва), журналы «Ландскрона», «Искорка», «Диван» (Санкт-Петербург). Сборник «Современные комедийные новеллы» вышел в Запорожском издательстве в 1996г. Пьесы «Мы пришли» и «Когда Спящий проснется» прошли по многим театрам Советского Союза. С различными композиторами работал и продолжает работать для драматических и музыкальных театров. Такие мюзиклы, как «Инкогнито из Петербурга», «Ночь перед Рождеством», «Женитьба» были поставлены и продолжают ставиться во многих театрах России и ближнего зарубежья. В настоящее время продолжает творческую деятельность: пишет книги для детей и взрослых, пьесы, выступает с литературными чтениями в школах, гимназиях, лицеях и библиотеках.

В этом году Гоша Вётлов отдыхал в пионерском лагере «Дружба». Когда он узнал, что его друзья Лёня Крупин и Егор Булыга едут в этот лагерь на всё лето, он попросил маму отправить его туда же, и мама купила ему путёвку. С Лёней Гоша учился в одном классе. Лёня познакомил его со своим соседом по дому Егором Булыгой. Лёня был упитанный, тугой и прыгучий, как резиновый мяч, а Егор худой, серьёзный, со светлыми цепкими глазами. Они подружились, и дружба продолжалась в лагере.

Перед мечтательным Гошей открылся новый мир мальчишеских приключений. Если бы не Егор с Лёней, смелость которых простиралась далеко за пределы лагерной дисциплины, Гоша ни за что не переступил бы этих пределов. Приятели убегали в горы, лазили по пещерам, охотились с рогатками на ужей. Лёня, любивший поесть, убеждал, что ужи съедобны: одного убили и густо засолили, взятой из столовой солью. Лёня сказал: «Подвялить надо», но есть подвяленного ужа так никто и не решился. Они забирались в чужие сады, набивая карманы яблоками и сладким урюком, возвращались исколотыми о дикую ежевику, с чёрными ртами, курили бамбук, сшибали в парке грецкие орехи, выменивали у девочек сладости на крепкую зелёную ореховую кожуру, а девочки ею красили губы, стараясь казаться взрослыми и красивыми. Запуская вверх консервные банки с помощью карбида озорная тройка верила, что они пускают в небо ракеты. Во время тихого часа тайком убегали из лагеря, чтобы поплескаться в холодных струях центрального бассейна Фирюзы. Однажды они переполошили своим длительным отсутствием всё лагерное начальство, и директор перед линейкой объявил им выговор: «У нас, понимаешь, инфаркты, а они за медалями пошли. Чтоб это, понимаешь, в первый и в последний раз…»

Дело в том, что к двадцать второму июня трое друзей хотели поймать шпиона и привести его на заставу. Лёня говорил, что дадут медали, а Егор уверял, что они получат по велосипеду. Ушли с утра, но не в ту сторону и вместо границы пришли к ночи на пасеку. Пасечник, пожилой добродушный туркмен, накормил их, угостил вкусным душистым мёдом, оставил ночевать и долго смеялся, когда троица серьёзно объявила, что они – разведчики и ловят шпионов. «У вас тут нет шпионов? – серьёзно спросил Егор. Пасечник, улыбаясь и поглаживая седую бороду, ответил, что шпионов не видел. Но, если попадётся хоть один, то он обязательно их известит. Утром он привёл их в лагерь.

Так прошла первая смена. Началась вторая, и Гоша почувствовал, что он очень сильно стал тосковать по маме… и соседке-однокласснице Светлане.

Воспитание Гоши было исключительно женским. Женское, всё женское связывалось у Гоши в представлении с водой, особенно тёплой водой – мягкой, нежной, обтекаемой и охлаждающей. Рядом с мамой Гоше всегда было хорошо. Рядом со Светой тоже. Гоша понял, что ему очень не хватает мамы и Светы. Все игры для него были повторением одного и того же. Ему хотелось мечтать, вспоминать, думать, размышлять над впечатлениями. То есть он был одним из тех, кого называют рефлексирующей натурой.

Но Егор и Лёня активно требовали его участия в своей жизни, и он по привычке соглашался, подчинялся их стремительному по ритму и напору способу жить.

Света была первой девочкой, которую Гоша поцеловал в один из лунных вечеров. Луна стояла прямо над крышей сарая, высветляя стыдливое с опущенными глазами Светино лицо.

Всё чаще и чаше Гоша вспоминал Свету, и её отсутствие вызывало у него ощущение пустоты. В это время в лагерь приехала отдыхать сестра Егора Зиночка. Зина была на год старше Гоши, светленькая, с двумя косичками. Косы Гоша очень любил. Он хорошо помнил маму, когда у неё ещё была толстая длинная коса, но однажды она пришла домой… и он её не узнал: короткая стрижка, а в руках что-то завёрнутое в материю. Мама открыла сундук и положила туда свёрток. Гоша залез тайком, с трудом открыл тяжёлую крышку дедовского сундука и обнаружил, что там спрятана чёрная мамина коса. Он долго не мог примириться с этой потерей. И часто потом он залезал в сундук, любовался маминой косой, пока в сердце его не закрепилась эта боль по ушедшему, невозвратному, прекрасному. С тех пор мама не носила кос, и Гоша влюблялся во все косы, похожие и непохожие на мамины. Он сразу влюбился в Зинины косички, особенно ему нравилось, когда она укладывала их венком. То, что они были светлыми и пушистыми, добавляло им прелести. Неудержимо тянуло их погладить. Понравились ему также её глаза цвета неспелой дыни: такими они были зелёновато-жёлтыми. Она называла Гошу на «вы», и он тоже стал называть её на «вы».

– Ну что подружился с сеструхой? – спросил Егор, – Ну и ладно. Дружи. Только смотри, голову ей не морочь.

– Как это? – не понял Гоша.

– А так, что серьёзная она у нас. Не бегать от неё.

На другой день Зина сказала Вётлову.

– Гоша, это правда, что вы на мне женитесь?

– Почему?

– Что почему? – не поняла Зина.

– Зачем? – Гоша смутился, – я не знаю.

– Но вы хотите со мной дружить?

Гоша утвердительно кивнул.

– Тогда надо жениться. Так все делают. Иначе я с вами дружить не буду, а мне очень, очень хочется дружить с вами.

– Ну и давайте дружить.

– Значит, вы на мне женитесь? Вот прекрасно, – она радостно засмеялась и захлопала в ладоши, не дожидаясь ответа от Гоши, который так многого и не понял из разговора, а удовлетворился её радостью и хлопаньем в ладоши.

– Всё, теперь мы с тобой родственники, – твёрдо объявил ему вечером Егор Булыга. – Теперь, если ты от Зинки рыпнешься, я тебе сам морду набью. А если тебя кто тронет – я твой кровник.

– А если она мне разонравится? – спросил Гоша.

– Попробуй только! Ишь чего захотел? Нравится – не нравится. Девчонке голову морочить. Видел, какая она у нас красавица?

– А если я ей разонравлюсь? – не унимался Гоша.

– Сам ей косы выдеру. Не разонравишься: я же вижу, как она в тебя влюбилась. Да что ты всё «если, если». – Гоша вдруг поёжился от этих слов, почувствовал бездну, которая разделяет его с Булыгой. Он ощутил себя маленьким мальчиком, который стоит провинившимся перед очень серьёзным и очень рассерженным взрослым человеком.

Вместо того, чтобы повернуться и уйти, потому что ему очень хотелось остаться одному, Гоша остался с Егором, которого вдруг прорвало, и обычно очень немногословный и скупой на чувства и выражения, он вдруг много и охотно заговорил, рассказывая о себе и Зине. А Гоша не слушал, потому что он прислушивался к своему чувству внутри себя, тому холодку, который предупреждал его о какой-то опасности, и он чувствовал, что опасность близка и пытался разгадать язык сигналов. Булыга, заметив, что его не слушают, сделался снова замкнутым и подозрительным, спросив грубо: «Не интересно, что ли?» – и несмотря на то, что в данную минуту было действительно неинтересно и неважно то, о чём он рассказывает, Вётлов улыбнулся, чего делать не следовало, потому что улыбаться ему вовсе не хотелось, и улыбка вышла фальшивой.

Продолжение следует.