Его долго ждал Чингиз-хан

Ильга Мехти

Продолжим сюжет о «закаспийцах», начатый в прошлый раз.

…Как и советовал генерал-губернатор Д. И. Суботич, его подчиненный Василий Янчевецкий стал писателем. И вот что интересно, впервые его воспоминания «Голубые дали Азии», сохраненные сыном Янчевецкого, напечатал именно журнал «Ашхабад», редакция которого базировалась в том самом здании бывшей канцелярии генерал-губернатора, которым я начала первый рассказ.

Помню, романами о монгольских завоеваниях зачитывались все мои сверстники гадали об авторе. Мы могли знать лишь самую малость, с полстранички автобиографии к его трилогии. Сейчас, похоже, настало время все рассказать, однако оказывается, что не все еще доступно.

Впрочем, тайн всегда было много в судьбе человека, который с самого детства мечтал о них , да еще о приключениях, даже как-то пытался сбежать из дома ради странствий. Правда, позже к приключениям он уже готовился. Послал, например, письмо редактору «Санкт-Петербургских ведомостей» с предложением стать корреспондентом газеты в своих «скитаниях по Руси». Пришел положительный ответ. К письму прилагался краткий план странствий, в которых прошло полгода. Василий посылал свои заметки в Санкт-Петербург, и способного журналиста заметили в столице, а по возвращении он получил предложение от «Нового Времени» – ехать репортером в Великобританию, часть которой он исколесил в прямом смысле этого слова на велосипеде.

Тому, кто узнал прелесть странствий, трудно усидеть на месте. Весной 1900 года Янчевецкий, вновь покинув Петербург, отправился на Русский Север, в Вологду. К Азии он, можно сказать, подготовился основательно. В конце 19-го начале 20-го веков в наш город стремились многие выпускники Санкт-Петербургского университета с восточного отделения. Там была хорошая языковая практика для востоковедов и историков — российский город был открыт для переселенцев из Ирана. Из Асхабада пришла ему телеграмма – согласие генерала Суботича взять к себе младшим чиновником особых поручении. Суботич настраивал Янчевецкого, его любознательную натуру: «Изучите не только восточные языки, но также загадочную душу народов Востока… Не тратьте времени даром, оно пролетает быстро. Я дам вам возможность поездок по краю, и работы для вас будет много…». Василию хватило нескольких месяцев, чтобы освоить разговорный «туркмен-дили». Суботич оценил старательность младшего чиновника и дал поручение согласно названию должности – проехать по караванному пути от Асхабада до Хивы и обратно с тайной целью — сбор сведений о путях перевоза контрабанды из Персии.

По возвращению из путешествия Василия ждало печальное известие из дома. Взяв отпуск, он уехал в Ревель (Таллинн), навестил могилу отца, побыл с матерью, но служебные дела потребовали скорейшего возвращения. Младший чиновник особых поручений состоял в сельскохозяйственном комитете, инспектировал туркменские кочевья, собирая жалобы и пожелания для доклада начальнику Закаспийской области: «Несколько продолжительных поездок были у меня для выяснения положения и нужд туркменского населения в землепользовании, распределении воды, народном образовании, в необходимости продовольственной помощи».

Однако Персия и Афганистан продолжали притягивать его миром мудрых древних культур и красочных легенд. Путь туда все же открылся, империи тоже важна была информация о Персии. Документы для проезда ему оформили как представителю петербургской прессы, и когда 1 марта 1904 года экспедиция вернулась в Асхабад, подробный отчет отправили с курьером в военное министерство. А дома, по вечерам, его рассказы об удивительном путешествии зачарованно слушала молодая жена. Предложение сделал симпатичной машинистке Марии Бурмантовой, служившей в канцелярии начальника области. Она не раздумывала, когда в мае 1904 года Василий добился назначения на Дальний Восток, где шла война с Японией – отправилась вслед за мужем.

Василий Янчевецкий оставил Среднюю Азию ради Дальнего Востока. Теперь там творилась история. Он согласился сотрудничать с Санкт-Петербургским телеграфным агентством. Корреспондировать, впрочем, не особо было о чем. Весь апрель центральные газеты публиковали однообразные сообщения: «На театре военных действий перемен нет», Известие о разгроме русской эскадры в Цусимском проливе ошеломило всех. Япония сразу же предложила переговоры… И император согласился на обсуждение условий мира.

Работая уже позже в Петрограде выпускающим редактором газеты «Россия» Янчевецкий понял, что не может не писать. Время от времени он публиковал в «России» рассказы-воспоминания и заметки на самые разные темы. Скажем прямо, он ничуть не сочувствовал борцам за народное счастье: «Русские революционеры работают не за объединение, укрепление России, а за ее распадение, ее ослабление… Революционные бесчинства свою положительную роль сделали – они показали всю сладость мирного порядка». Понятно, такое политическое кредо в дни становления нового государства  не поставили бы в зачет ему, советскому автору известных романов. И потому приходилось молчать.

Оставаясь выпускающим редактором газеты, он взял нагрузку в гимназии. Но как всегда, судьба нашла новое испытание, от которого он, понятно, сам не мог и не хотел отказаться. Его кандидатуру, как специалиста, предложили Главному телеграфному агентству Российской империи, где требовался свой человек, когда в Персии разгоралась гражданская война. Собственным корреспондентом агентства Василий Григорьевич даже разыскал ставку шаха. Репортаж об их встрече опубликовали, когда последний отряд сторонников шаха был разгромлен, а еще раньше Магомет Али вновь нашел убежище в России. Материал, несмотря на задержку, все равно был сенсационным.

8 декабря 1911 года у Василия Янчевецкого родился сын Михаил. На него были большие надежды у отца.

Для читателей эта часть жизни их семьи долго была неизвестной.

Только в 1977 году московский архитектор Михаил Васильевич Янчевецкий в книге «Писатель-историк Василий Ян», поведал, как жизнь дарила отцу удивительные возможности и постоянно испытывала на прочность. Но почти ничего не сказал о его службе в интересах Российской империи. Основательно заретушировал то, что происходило в годы Гражданской войны, о том, что в 1918—1919 годах работал в походной типографии адмирала Колчака в Сибири, в звании подполковника был редактором и издателем фронтовой ежедневной газеты.

Даже в комментариях к собранию сочинений Яна, вышедшему в 1989 году, сын не стал раскрывать семейные тайны, не рассказал о себе. Как многие советские интеллигенты, по доносу он  побывал, как говорится, в местах не столь отдаленных. Сначала — на Лубянке, потом пять лет в Воркуте в лагерях. А освободился только в 54 году, незадолго до кончины отца. Некоторое время не имел разрешения жить в Москве, только, спустя годы, сняли с него судимость.

Но когда Михаилу Васильевичу было уже девяносто два года, он позволил себе некоторые откровения о своей матери и отце в газетном интервью, которое я передаю тем же текстом, но значительно сокращенным. И мы опять возвращаемся в историю прошлого века: «Несколько лет после смерти первой жены отец оставался холостяком. Ольга Петровна продолжала работать в редакции. И вот в один прекрасный день — как уж там у них получилось, это сказать трудно, есть только ее записи — она дома была, нездорова. Он к ней приехал, привез цветы, конфеты. И потом посватался, предложил ей выйти за него замуж. Она была совсем молодая, девяностого года рождения. Значит, ей было восемнадцать-девятнадцать лет… Ольга Петровна имела редкой красоты голос и пела иногда перед друзьями и знакомыми. Однажды услышал ее пение профессионал. Он восхитился и сказал, что голос действительно уникальный. Первое ее публичное выступление было в цирке, потому что отец и его друг очень любили цирк и всяческие аттракционы…

У России были три главных корреспондента в трех государствах: в Англии, Германии и в Турции. Турция была особенно важна для освещения ее внутренних событий в нашей прессе, как исторический противник России. И в это время как раз российский корреспондент в Турции попросил, чтобы его перевели в Англию. Место освободилось. Отцу предложили поехать в Константинополь. Он прослужил там до начала Первой мировой войны — 1911-1914 годы. В 1911 году Ольга Петровна туда приехала, привезла меня новорожденного. Но вскоре опять уехала в Петербург учиться. Она поступила в оперную школу Петровского… Иногда приезжала в Крым, иногда приезжала в Турцию, так было до 1914 года. А за это время прошли еще две войны на Балканах — 1912 и 1913 годов, о которых мы сейчас не вспоминаем. Отец часто выезжал из Константинополя на фронт. Я был тогда совсем маленький. В это время в порту, готовясь к отплытию, стоял русский пароход пассажирский, который регулярно ходил рейсом Одесса — Стамбул. Отец пришел домой. Там была тогда моя воспитательница Мария Алексеевна. Он ей сказал: ‘Возьмите с собой сумочку, в которую положите только самое необходимое, и идите в порт, на пароход. Все. Лишнего ничего не брать. Я тоже приду. Только он поднялся на пароход, сразу и отплыли. Той же ночью началась русско-турецкая война. Корабли противника вошли в Черное море, напали на Севастополь, Евпаторию, Одессу. Русские порты, конечно, совершенно не были готовы, они не собирались воевать. Тем не менее, мы с отцом спаслись. И оказались в России. Отец получил тут же новое назначение в Румынию, которая тогда еще не вступала в войну.

Ольга Петровна думала, что отец останется за границей. Но он был патриотом и решил разделить судьбу своего народа. Мы пережили Гражданскую войну, были в Сибири, в армии Колчака. Отец, вернувшись в Россию, много по стране ездил, был и в Екатеринбурге после убийства Николая Второго…

Мы поселились в Туве. Она только осваивалась, русские ехали туда, школы строили. На дровнях мы добрались от Ачинска до Минусинска. Отец получил назначение в только что построенную русскую школу поселка Уюг. Тогда же у отца появился его псевдоним — Ян. Он там не только учил детей, но и написал целый ряд маленьких детских пьес, которые были поставлены в этой сельской школе. До 1928 года отец уезжал в Среднюю Азию, жил в Ташкенте и в Самарканде. А с 28-го он уже никуда не выезжал. В Москве работал, писал в разные газеты, журналы.

… А Ольга Петровна уехала в Крым из Петербурга… В 20-м году, когда уезжала вся белая эмиграция, жившая в Крыму, Ольга Петровна бежала на одном из пароходов и оказалась, в конце концов, в Сербии. Ольга Петровна для нас была потеряна, для меня, во всяком случае, я не знаю, как для отца. Но он со мной о ней никогда не говорил. Никогда.

Отец мой, сколько я знаю, был человеком нейтральных убеждений, настоящим историком, понимавшим, что все приходит и уходит. И поэтому он не вступал ни в какие партии, организации и прочее, шел своим творческим путем. Были такие люди, которые помнили его до революции и что он у Колчака был. Удивительно, но он остался цел. Больше того, когда во время Отечественной войны он был в эвакуации в Средней Азии, в Ташкенте, в 1942 году его наградили Сталинской премией.

А Ольга Петровна мне стала писать, разыскала меня примерно в году 62-м, 63-м — я тогда вернулся в Москву, уже работал… Ну и в 62-м, кажется, если я не ошибаюсь, приехала в Москву. Позвонила, я ее встретил…

Грустно, что родители мои, такие талантливые, прожили врозь каждый свою судьбу, но против судьбы не пойдешь. Она разделила моих родителей в революции и в Гражданской войне. А мне была судьба ее повидать за несколько лет до ее смерти».

А следующий эпизод уже из книги Ивана Просветова «10 жизней Василия Яна. Белогвардеец, которого наградил Сталин»:

«Сталин положил перед собой список кандидатов. Читал медленно, внимательно, против некоторых фамилий красным карандашом ставил «галочки».

И вдруг чуть нахмурился.

– Кто такой этот Ян-Янчевецкий?

– Литератор, бывший финансовый служащий, – без заминки пояснил Фадеев. – «Чингиз-хан» – его первый роман. До того сочинял рассказы и повести.

– Роман хороший?

– Говорят, в библиотеках даже записывались в очередь, чтобы почитать. Ян пишет трилогию о монгольском нашествии и борьбе народов за свободу и независимость. Мне кажется, это одно из наиболее выдающихся явлений советской литературы последних лет.

– Он состоит в Союзе писателей?

– Да, приняли в июле 1941-го.

– Что так поздно?

– Он и писать-то начал поздно – когда уволился со службы по состоянию здоровья.

– А сколько ему сейчас?

– Шестьдесят семь, если не ошибаюсь.

Сталин задумался на считанные секунды.

– Хорошо. Дайте ему. Другие еще успеют…

Этот эпизод – не выдумка, я лишь вообразил детали. О резолюции Сталина рассказывал в своем интервью Михаил Янчевецкий, сын Василия Яна (вероятно, он слышал о ней от отца, а тот – от Фадеева, с которым был в добрых отношениях)».

Уже став писателем, Василий Григорьевич говорил, что набрал в Азии красок и впечатлений на всю жизнь. В архиве семьи Янчевецких в РГАЛИ сохранились и другие свидетельства его разносторонне талантливой натуры. Это рисунки. Один из них «Утро в персидских горах» написан в 1925 году, удивительно красочный, точно отображающий горное село Ирана, которое он видел в самом начале века. Он всегда помнил о «голубых далях», хотя прожил очень разнообразную и активную жизнь. И потому ясно, что исключительную роль в жизни и творчестве писателя сыграл среднеазиатский период, который стал поистине «кладовой впечатлений» для рождения знаменитых исторических романов о «монгольском урагане» – «Чингиз-хан», «Батый», «К последнему морю».