Персидские страницы (продолжение)

Начало здесь.

И опять Санкт-Петербург помог мне открыть новые страницы персидской истории родной страны. В Красном Селе видела казармы, куда возвратился из Ашхабада и где продолжил свои исследования А. Г. Туманский. Офицер российской императорской гвардии на курсах восточных языков, изучал арабский, турецкий и персидский языки, всего он говорил на одиннадцати языках. После выпуска курса он сам вызвался в Ашхабад, чтобы практиковаться в персидском, где в то время селились гонимые в Иране представители новой религии, сформировавшейся ныне как вера Бахаи, уже известная всему миру. Ашхабад иранцам указал пророк новой Веры Бахаулла. Он знал об истории хорасанской земли, о древних персидско-туркменских добрых взаимоотношениях. Не вспоминайте сейчас о кровожадных набегах XIX столетия. Это не основополагающая тенденция жизни соседей — туркмен и иранцев… Бахаулла предвещал славное будущее туркменской земле, где не будет войн, на которой прорастут семена мира. Будем верить в это даже сейчас… Коллективное желание, моление мира и согласия всеми жителями стран-соседей укрепит, несомненно, равновесие нашей земли.

Офицер Туманский после Ашхабада уже прочно связал свою жизнь с востоковедением — один из первых открыл для русскоязычных исследователей и читателей сведения о новом религиозном учении, нашел и перевел на русский язык в 1899 году Китаб-и-Акдас Бахауллы. Сейчас священная книга Бахаи — общедоступна, а в то время это было эпохальное открытие.

В Ашхабаде с 1889 по 1894 год жил известный ученый, и тоже перс, (уточнение только для темы статьи) мирза Абуль Фазль Гольпайгани. Который помог Туманскому найти древний манускрипт. Находка утраченной работы Улугбека и перевод из нее древней рукописи, озаглавленной «Оулуз-и-арбаха», часть из которого «Худуд аль-алам была опубликована в 1930 и в 1937 — тоже значительное открытиетуманского в Ашхабаде. Этот бесценный манускрипт, за которым охотились многие специалисты и любители, имел весьма сложную судьбу, переходя после смерти Туманского их рук в руки, пока не попал в надлежащее ей место — Институт восточных рукописей. Обращает на себя внимание и книга Туманского ашхабадских времен «Военное искусство древних арабов» (1897).

…Мне как-то довелось повстречаться на серахском базаре с уникомом. Старенький Исмаил-ага, испепеленный солнцем до черноты, но с белой-белой бородой, очень напоминал восточного сказочника, хоть и одет был не в шитый золотом халат, а в старенький пиджак. Так и оказалось. Вечером в гостях у моих друзей новый знакомый пел восточные сказки. В далеком от Ашхабада поселке Серахс я покупала семечки у представителя древнейшего рода персидских сказителей. Он помнил наизусть все сказания о богатыре Рустеме из Систана. Оттуда, из северной провинции Ирана, была родом семья Исмаила-ага. Прибыли они в начале прошлого века на соседнюю, тогда российскую землю, в поисках заработков, да так и остались там. Уникальная память передается в этой семье лишь одному из поколения в поколение. Все они по очереди донесли до наших дней тот древнейший вариант сказаний, который существовал еще до того, как их зафиксировал в «Шахнаме» великий Фирдоуси. Это доподлинно выяснили специалисты по восточному фольклору из Ленинградского университета – И.М.Стеблин-Каменский и А.Л.Грюнберг. Они тогда издали толстенный сборник переведенных на русский язык сказаний Систана, которые сохранились в голове Исмаила-ага, воспринимающего победившего льва сказочного Рустема, как своего далекого предка (Сказки и легенды Систана. Запись и перевод с персидского А.Л. Грюнберга и И.М.Стеблин-Каменского. Москва. Наука.1986). Я передала на кафедру Санкт-Петербургского университета для И.М. Стеблин-Каменского известия о том. как до сих пор в Серахсе помнят ученых, берегут “катушки” “доисторического магнитофона, на которых те записывали голос уникального сказочника. У меня появились новые знакомые — специалисты по восточной истории, которые тоже помогали мне, указывая путь поиска нужной мне информации.

Многое почерпнула у ашхабадских старожилов. Пока земля азиатская не ощетинилась годарственной границей, в Ашхабад свободно приезжали иранские купцы. Для их караванов были постоялые дворы. А когда Ашхабад стал российским городом, здесь находили работу иранские строители. Потому-то старый Ашхабад, которые теперь мы знаем, к сожалению, лишь по архивным фото, так похож на близграничный Мешхед и даже далекий Йезд. Оттуда приезжали те, которые начинали застраивать места около Текинки. Покупали себе участки земли, строили дома с парадной на улицу по мешхедской моде, выращивали иранские черные розы. Они везли с собой и черенки хороших сортов винограда. Постепенно все ашхабадцы увлеклись виноградарством. “Персидский залив”, к сожалению, постепенно уничтожает мраморизация, которая особенно безжалостна к уютным и зеленым частным домостроениям. А вот “горку” – останки парфянской, то есть персидской крепости, уничтожили скорее по политическим идеям, чтобы не было даже следов истории соседней страны на туркменской земле. Парфянская эпоха – это, несомненно, история Ирана, хотя некоторые советские историки — подхалимы настойчиво долдонили, что это история Туркменистана. И сейчас в этом усердствуют экскурсоводы, называя культовый центр парфян Нису столицей туркменской Парфии…

Как поделить неделимое – общую историю? История Ирана, порой так соприкасается близко к туркменской, что их совместная история становится порой похожей на сиамских близнецов, которых трудно разделить, даже хирургическим путем, не причинив кому-то вреда… Может, лучше не делить неделимое, а честно рассказывать историю. Ведь, Парфия, несомненно, история земли, которой владеет Туркменистан, и в чем совершенно нельзя сомневаться, кровь парфянских воинов, держащих в страхе Римскую державу, несомненно, течет в жилах туркменских джигитов…

Продолжим последню страницу жизни иранцев на туркменской земле…

Большинство из персидских переселенцев были приверженцами новой Веры, возникшей в Иране. В Ашхабаде они чувствовали себя защищенными местными законами гостеприимства и веротерпимости. Когда бахаи стали строить здесь свой храм, кстати, первый в мире храм их религии, то им помогали многие петербужцы. Генерал-губернатор А. В. Комаров на судебном разбирательстве с шиитами защитил законы приверженцев новой религии, определив ее самостоятельный характер. Активно помогал переселенцам упомянутый нами востоковед Александр Григорьевия Туманский. Он так описал свои первые впечатления: «Приехав в Асхабад 29 июня 1890 г., я с легкостью познакомился с самыми интересными из бабидов. Благодаря своему достойному образу жизни, они приняты русскими как нельзя лучше. Поэтому знакомство с ними не представило ни малейшей трудности». Община людей, веруюших в единство Творца и скорое единение всего человечества, завоевала авторитет среди местных жителей, их представители были выбраны даже в городское правление и активно участвовали в культурной жизни. Были, к примеру, в комиссии по сооружению памятника Александру Пушкину.

Уже тогда началась эпоха многонационального Ашхабада, о которой уже складываются легенды. Это особые традиции общности соседей, улиц, кварталов. Мы с моей новой знакомой Махин-ханум вспоминали Ашхабад, щедрость его длительного лета не только на фрукты-овощи, но и на особенную атмосферу соседской дружбы. Вспоминали ашхабадские виноградные беседки, где засиживались за полночь, и с которых ближе к осени парили, кружась, беспилотные виноградные листья, устилая к утру землю. А хозяйки старались убрать свои дворы и тротуары у дома еще до рассвета, полить водой, потому что все, независимо от национальностей, любили свой город. Потому, что Ашхабад нельзя не любить.

Сделаем еще один поворот к прошлому. Строительство Машрикуль-Азкара было закончено к 1921 году. Роскошные резные двери были открыты всем, независимо от цвета кожи и вероисповедания, ведь, как говорил Бахаулла: «Все мы – плоды одного древа…». Но принадлежал храм общине только до 1938 года.

…В Ашхабаде тогда закрыли все молитвенные дома и храмы, украшавшие город своей архитектурой. По всему обширнейшему советскому государству в три часа пополуночи началась государственная кампания против иностранцев. Никто не избег этой беды. Это пламя свирепствовало затем на протяжении многих лет. Такого никто не ожидал. Почти всех ашхабадцев иранского происхождения пропустили через тюрьму. Заключенных было много, но каждую ночь привозили все новых и новых. В тюрьме, построенной ещё при царском режиме и рассчитанной на 200 человек, находилось 5000-6000 заключённых. Двадцать восьмого числа каждого месяца заключённых отправлялся в ссылку, а их места занимали новые люди. Так период терпимости закончился беспощадными преследованиями всех иностранцев, а особенно иранцев-бахаи.

Солдаты НКВД окружили со всех сторон сад Машрикуль-Азкáра, где в это время находились только несколько женщин и среди них бабушка Согра-ханум, хранительница большого ключа, которым она каждый день в четыре часа утра открывала главные двери храма на утреннюю молитву. За ключом-то и пришли тогда представители НКВД. Они унесли его, предварительно обстучав все стены храма, забрав в мешках книги из богатой библиотеки. Они запретили бахаи собираться даже на рассветную молитву. Все это видели своими глазами через щелку в двери сестренки. Родители их были уже давно в тюрьме. Чтобы избежать советского детдома, их оберегали родственники под замком в сторожке при Машрикуль-Азкаре. Потом им удалось переслать детей в Иран. Так начались странствия по миру одной из тех девочек, моей землячки, моей прекрасной в свои 85 лет соседки Махин Изади, которая тоже верит, что наш Ашхабад никогда не утратит свои главные качества: интернационализм и желание всегда жить в мире с соседями.

Илга Мехти