Этюд о переселенцах. Чайный сомелье

Дж. Карагезова

Оказывается пить чай в ресторане становится модно. Как-то вечером в Москве пригласили и меня туда на чай. Прекрасно зная наши традиции чревоугодия, я сразу оговорила, что не хочу никаких обильных угощений. Мне пообещали.

Я еще никогда не ходила в ресторан «только на чай», но вечер оказался очень интересным, начиная с того, что мне предложили живописную чайную карту и, выбрав по ней рецепт, я была в приятной эйфории получения нового и «вкусного» опыта. Выпивая чашку необычного чая, я не только наслаждалась вкусом и ароматом напитка, но и осознавала свою причастность к благородной чайной культуре. Однако меня ожидало еще одно удивление, когда я стала рассматривать настоящего чайного сомелье.

Я узнала его, помнила еще мальчишкой — кудрявым ашхабадским подростком. А теперь увидела его уже без роскошной шевелюры, на что он мужественно ответил:

— А кто плачет по волосам, когда голову сносят с плеч?

— О, речь мужа, а не мальчика, — поддержала земляка.

Я знала, что жизнь любого переселенца отягощена всевозможными непредвиденными обстоятельствами. Они проживают несколько трудных жизней за одну. Вот и на этот раз похожий случай.

Меня всегда удивляла неосведомленность российских журналистов о туркменских переселенцах. Туркменами называют всех среднеазиатских ребят с метелками во дворах. Но дворниками мои земляки становятся редко и только в тех случаях, если метла помогает перейти к следующей ступени выживания. Вот и кудрявый парень со своей красавицей женой и дочкой, когда стало невмоготу жить без работы на родине, приехал в Россию. Поступил в технический вуз, о котором он мечтал со школы. Именно тогда пришлось взяться за метлу. Квартиру и быт обеспечивала жена, а вот мужу поначалу даже учебу было трудно оплатить. Но тем не менее, за что только он ни брался, сколько его ни обманывали, но он уже на четвертом курсе статусного института.

Все это я узнала уже придя к нему в гости, и тоже на чаек, как пообещала, в воскресенье утром, когда в этой молодой семье есть возможность собраться вместе. Работает муж ночами, учится днем, и лишь 5-6 часов на дневной сон может выкроить.

Жена переживает:

— Он теперь совсем другой человек, перепутал день с ночью. Его организм может работать только в ночном режиме. Диплом-то получит, но сможет работать только в ночную смену. Здоровье теряет…

Мой ашхабадский знакомец несколько лет ждал свою возлюбленную с учебы в Германии, потом поженились, стали планировать теперь его учебу в Ашхабаде, но жизнь все перепутала. Перепутала не только день и ночь, но и распределение традиционных семейных обязанностей, и даже место постоянного жительства.

—Приходите к нам в гости и на Новый год. Я впервые в России не буду работать в эту ночь. Мама приедет, будем весну встречать.

— Опомнись, какую весну?

— Так 22 декабря уже позади будет. Значит, дни станут удлиняться…. Поворот к весне начнется. Мы в горах наблюдали это движение в природе.

— Да, ты, конечно, горы хорошо знаешь, не одни башмаки истер на чулинских склонах.

— Я бы и сейчас там бы жил с радостью. Это наше родовое место. Там родился мой дед и мой прадед, и прапрадед. Сначала нас оттеснили с долины на горы, потом на вершинах построили вышки, солдаты с оружием согнали нас и с гор. Даже малышам не разрешали на просторе играть. Тогда мой отец своими руками разобрал стены дома, который построил, когда женился на маме. О, то был наш прекрасный двухэтажный дом.

— Но в городе зато рядом была школа, детсад для сестры.

— Все так, но я понял тогда, что нас простых граждан Туркмении никто не считает за людей. В любой момент можно сделать с нами, что пожелает правитель, и ни одна организация по правам человека не может защитить. Или не хочет.

Да, от таких жизненных невзгод московский сомелье, который под утро в ресторане, когда убывают гости, садится в уголке за выполнение курсовой, стал, похоже, политическим философом:

— Конечно, мы не одни были вынуждены жить вне дома. Уже давно весь мир пришел в движение. Помните, в советское время людей с оседлых мест созывали на великие стройки страны. Африканцы сейчас бегут в Европу. Но во всем этом есть хоть какой-то здравый смысл запланированного свыше «броуновского» смешения людей. К тому же  все те беженцы и переселенцы имеют поддержку, хотя бы моральную, а зачастую и материальную, от всяких мировых фондов. Те же узбеки, киргизы в совсем другом положении, они могут вернуться, как только поднакопят деньжат. А мы не сможем вернуться в родную Туркмению. А здесь нас никто не признаёт и никогда не признает беженцами. Услышал самое неприятное в ресторане от одного туркменского богатея-чиновника из тех, которые прилетают сюда расслабится на субботу-воскресенье. Так он тост поднимал за «джан Туркменистан», и уверял подругу, что уезжают из его любимой страны только дезертиры.

Конечно, мы не будем в России нищенствовать, мы вероятно даже купим квартиру и даже машину, когда я получу диплом и найду работу. Да, и моя дочь здесь ходит в детсад, на плавание и на танцы, она здесь пойдет в хорошую школу. Но, к моему большому сожалению, она становится обычной россиянкой, старается подражать подружкам, наряжаться, как они, даже стала любить только их еду. Она никогда не познает счастья моего беззаботного детства в туркменских горах.

Возможно, именно те детские накопления дают мне силы удержаться и не утонуть в том «дерьме», где мне приходится сейчас работать. Ведь ночами не просто трудно физически. До сомелье я работал еще и мойщиком машин, но там постоянно унижали и обманывали с зарплатой. Потом стал официантом в другом ресторане, чаевые были довольно приличные, но в таких местах ночью скапливается столько морально грязных людей, что я просто не выдержал и пошел учиться на чайного сомелье, хотя жили несколько месяцев без моей зарплаты. Все для того, чтобы оградиться от неприемлемых для меня жизненных примеров.

Я знаю до 50 рецептов вкусных витаминных чайных напитков. Впрочем, они здесь дороже алкоголя. Конечно, и здесь в залах полно распущенных и матерящихся девок и парней. Но я уже не приношу им алкоголь. Я просто готовлю вкусный чай.