Из племени больших поэтов… О Гурбанназаре Эзизове 

Ильга Мехти

Тогда казалось, весь мир крутится и кипит вокруг нас. Наши ученые приручали Солнце, надеясь на его помощь людям, археологи находили в пустыне города, новые выставки художников открывались постоянно, а в редакцию «Туркменской искры» часто заходили поэты, радуясь еще теплым от печатных станков своим первым сборникам стихов. Заглядывал по делам и скромный, несколько застенчивый Гурбанназар Эзизов. 

Но даже не зная, что он поэт, сразу можно было это понять по его особой внешности — огромные смело открытые в мир глаза, а их зрачки были неожиданных многослойных оттенков ранней весны. Он и родился 1 марта (1940 года), и сам был весенним, как он писал:

… Падая с небес первая весенняя роса. Упала и открыла мне глаза…

Уже и многие события того времени позабыла, но его глаза остались глубоко в памяти, как и его слова: «У матери такие же…». А про его отца было нам известно из ранних стихов поэта:

Когда враги нам принесли войну, 

ушел отец мой защищать страну. 

Путь деда, что среди трудов пролег, 

продолжил он средь боевых дорог. 

Путь грозный был продолжен до конца — 

привел он в Маутхаузен отца. 

Творчество этого поэта с первых юношеских шагов исполнено серьезных раздумий о времени и о себе, включает отклик на многие беды и трагедии мира, без налета ложного пафоса:

Сколько еженощно видят снов:

Сотни, тысячи, миллионы?..

Отзвуки неизречённых слов,

Зеркала поступков

несвершённых…

Небосводу грезится земля,

А земле — бездонность небосвода.

Ночью бредят городом поля

Или снится городу природа.

Только матерям и вдовам сны

Бесконечно дороги и святы:

В грёзах возвращаются с войны

Наяву убитые солдаты.

В туркменскую литературу вошел лирик, сотворивший свой особый неповторимый мир поэзии. Он был непревзойденным мастером шлифования слова. Удивлялись, каким образом ему удается выстраивать тот волшебный порядок слов, который создает чудо поэзии? Конечно, он черпал вдохновение из родной речи, чувствовал себя пастухом на пастбище слов – это его метафора. Вспоминают, в литературных посиделках той поры он нередко, заикаясь от волнения, кричал: «Да как ты смеешь так обращаться со словом!» Он произносил это с таким неподдельным гневом, будто обидели его самого близкого друга. Его отношение к слову емко выражено в строках: «Слова мои, я не зову вас в гости, Вы – это я, душа моя и плоть».

Поражало не только его великолепное знание родного языка, но и то, как глубоко он проникал в слова нетуркменского происхождения. Литературовед Александр Аборский так вспоминал о поэте: «Высочайшая требовательность к себе, высокое служение поэзии, редкая способность радоваться творческой удаче товарища… Ничего напоказ, ни малейшей тени неискренности».

…Прошу, жокей не загоняй коня,

В багряном тумане догоняя, заря.

Вдруг как молния – на мгновенья

И во рту как снег ─ белая пена,

Одолеет его резвее, чем сам слепая воля,

Прошу, тебя, отпускай поводья!

С тобой он будет в дни радости,

В свадьбе подарить слова и чести

Когда имя твое будет с земли стерты,

Окажется и он оплакавших среди.

Керим Курбаннепесов, поэт, напутствующий его с еще школьных шагов, так видел лирического героя Гурбанназара: «…мужественный, любящий, мудрый, смелый. Мысли его самостоятельны, чувства серьезны. Он ведет с тобой доверительный разговор о смысле и цели жизни: чтобы достичь цели, нужно не жалеть себя, отдавать себя целиком. Его лирика по самой своей природе тяготеет к раздумьям, к философским обобщениям жизненных наблюдений. Несмотря на новаторство, эта лирика неразрывно связана с национальной поэтической традицией».  

Сердце поэта

Ведется так всегда из года в год —

что в землю ты посадишь, то взойдет.

Занозу бросишь — вырастет колючка,

посадишь кустик — роза расцветёт.

С землей, душа поэта, схожа ты:

живешь и не страшишься суеты,

но если даже яд заронят в сердце,

ты должен все равно взрастить цветы.

Музыкальность строф — лицо подлинного поэта. На эти стихи и на другие его духовный родственник Нуры Халмамедов написал великолепную музыку. Друзья понимали друг друга с полуслова. Два гения — поэт и композитор. Венцом их творческого тандема можно считать вокально-симфоническую поэму «Памяти павших героев в Великой Отечественной войне» (1974 год), которой дал высокую оценку известный российский композитор Родион Щедрин.

Успех совместной работы еще более окрылил авторов. Среди рукописей композитора Нуры Халмамедова сохранилось немало начатых набросков, а также завершенные фрагменты сочинений на дестанные сюжеты, в числе которых балет «Юсуп и Зулейха» и балет о Парфии на либретто Гурбанназара Эзизова.

О своем творческом взлете Эзизов писал в стихах к собственному тридцатилетию:

Давно стоят чернила на столе… 

Пусть не имею друга в тридцать лет, 

и все ж скажу вам, правды не тая, — 

есть у меня поэзия моя! 

Промчалась вереница лет моих: 

не торопясь, могу обмануть их. 

Хотя мосты, дома не строил я — 

есть у меня поэзия моя! 

Любил ли я возвышенно? Забыл. 

А может быть, и вовсе не любил, 

шепчу, словно влюбленный, грусть тая: 

– Есть у меня поэзия моя! 

Я положился – верить не хитро — 

лишь на свою бумагу и перо, 

и в тридцать лет счастливым стал ли я? 

Есть у меня поэзия моя! 

Давно мудры наставники мои, 

я их послушник — только помоги! 

А в тридцать лет узнал ли горечь я? 

Есть у меня поэзия моя! 

Гурбанназар с присущей ему новаторским энтузиазмом объединил вокруг себя и где-то сроднил самых разных представителей туркменской творческой интеллигенции. В ту яркую пору на авансцену искусства и культуры вышла целая плеяда туркменских художников и архитекторов с академическим образованием. В театрах, включая и русские театры, появились инсценировки самобытных режиссеров, покоривших зрителей своим мастерством. А большой мир тогда начал, наконец, узнавать культуру мировоззрения туркменского народа, древние пласты истории и традиций по фильмам местной киностудии. Нас безмерно будоражила новая музыка к фильмам и симфонии туркменских композиторов. Казалось такой радостной плодотворной жизни не будет конца. Творцы прекрасного замахивались на грандиозное. Одним из самых крупных замыслов композитора Нуры Халмамедова было создание национальной героической оперы «Гёроглы». В качестве автора поэтического текста композитор не видел никого другого, кроме друга Гурбанназара Эзизова. Поэт долго сомневался. Когда он, наконец, согласился, судьба распорядилась по-своему…

…Любите, любите, любите меня!

Молю вас о ней, нет предела желанью.

Взамен преподнесу вам бесценный дар,

На что не способен на земле ни один царь… — этими строками изливался из души поэта новый стих, найденный уже после смерти в ящике его рабочего стола. Может быть, он начал его в тот вечер, когда закончилась встреча участников всесоюзного семинара молодых писателей в актовом зале госуниверситета. Друзья-журналисты тогда окружили Гурбанназара с расспросами. Он торопился и обещал досказать все, когда вернется из Красноводска, куда уезжали совсем не надолго они, участники того семинара. Но через пару дней, наверно, я пришла на работу и не узнала никого. Не плакали даже женщины, но слезы блестели у всех на их каменных лицах. Не скоро оттаяли наши сердца.

…По воспоминаниям редактора телестудии города Небитдаг, которому было поручено подготовить видеорепортаж со встречи участников всесоюзного семинара молодых писателей, поэты и близкие друзья Гурбанназар Эзизов и Юрий Рябинин, а также гость из Москвы, поэт Василий Шабанов по каким-то причинам замешкались в Красноводске, и потому их встречу на телевидении по спущенному сверху плану задержали на два часа, а потом отменили насовсем. Они получили известие, что примерно в полночь того дня на главной трассе вблизи станции Казанджик случилось то чудовищно непоправимое, что оборвало жизни трех талантов и их водителя…

На той точке народной боли теперь стоит одинокий молчаливый памятник из неотёсанной каменной глыбы. По мысли создателя, известного художника Токара Тугурова, это не только в память произошедшего, но и как знак покрытой и обросшей слухами и до сих пор немой, не раскрытой полностью трагедии— были ли то просто шальные пули или то был чей-то приказ? Ведь тогда уже имели силу бюрократы, надзиратели над литературой, которые чувствовали опасность в уклонении от соцреализма в стихах молодых поэтов. Так закончилась яркая и светлая жизнь Гурбанназара, поэта весны. Немилосердная судьба отпустила ему всего 35 лет, чтобы прочно войти в историю литературы и навсегда остаться в благодарной народной памяти. Уже к тому времени закончилась и благостная весна в истории туркменской культуры и всей советской страны — оттепель, период творческой свободы в СССР. Закончилось безоблачное многообещающее время…

Известно, Нуры Халмамедов тяжело переносил трагическую гибель друга, а потом появились новые вокальные сочинения на стихи Эзизова. Поэт и композитор были близки друг другу по духу и по творчеству, и по судьбе — их недолгий жизненный путь, трагический уход и огромная народная любовь. Обоим так и не удалось испытать радость своих наград —званиях лауреата государственной премии Туркменистана имени Махтумкули, государственной премии СССР, звании Народный артист Туркменистана. С того рокового дня — 29 сентября 1975 года, когда прозвучали выстрелы, оборвавшие жизненный путь поэта, началась совершенно естественная канонизации его образа. Поэт вошел в школьные программы по литературе, издавались его книги, включая двухтомное собрание сочинений, статьи о его творчестве, воспоминания современников. О той трагедии до сих пишут расследования. Стихотворения поэта входят в список самых читаемых произведений.    

В этой статье приведены строки из воспоминаний тех, кто навсегда сохранил в своем сердце память об этой совершенно уникальной личности, высказывания, которые помогают представить образ Гурбанназара Эзизова, понять, каким он был.

Стихи Гурбанназара Эзизова продолжают переводить.    

Ненаписанные стихи

Живешь среди забот и пустяков,

пустых бесед в пирах не избегая,

и ты не написал своих стихов —

ты убивал их, сам того не зная.

Нельзя играть ни песней, ни судьбой —

они неумолимо убивают.

И стих, что не написан был тобой,

из сердца вырываясь, убивает.