600 огурцов за скрипку. О взятках в музыкальных школах Туркменистана

Керим Аннаев

Мы с внуком часто по утрам прогуливаемся возле одной из городских музыкальных школ. И вот однажды я подумал: «Почему бы мне его не записать в школу?» Музыка ему нравится, ноты он знает, благо в семье все музыканты. Да и мысль об успехах туркменских музыкантов за пределами страны приятно грела душу.

Что ни говори, преподавать у нас умеют! Сейчас за рубежом, во многих уважаемых и известных оркестрах и оперных театрах работают наши соотечественники. Например, тенор Довлет Нургельдыев поющий в Германии, баритон Ядгар Юлдашев выступающий в России, сопрано  Гулярам Балтаева преподающая в Турции, а также многочисленные выпускники туркменских музыкальных школ, музыкального училища и консерватории, работающие в Израиле, Франции, Польше, Австрии, Англии, Мальте, Италии, Голландии, Штатах, Китае, Японии, Казахстане и Киргизии…

Я мысленно уже представил своего внука, выступающего в Карнеги холл в Нью-Йорке. И вот я в кабинете директора ближайшей музыкальной школы. Но там уже был посетитель и в приоткрытую дверь доносилось:

— Яшули, на элитные отделения набор ограничен, и мы не всех берем. К тому же набор закончен. Вы должны были прийти в конце мая.

— Раньше в августе тоже был прием. Что это за элитные отделения? Впервые слышу. Я сам бывший музыкант. Всю жизнь в оркестре играл.

— Ну, вы знаете отделения фортепиано и скрипки считаются престижными, и все хотят, чтоб их дети там учились.

— Ну, так мой внук уже ноты знает, и поет красиво. А еще у него огромное желание учиться играть на скрипке. Вы прослушайте его.

— Быть способным или талантливым — этого недостаточно. Хотя, впрочем, мы можем взять вашего внука на отделение национальных инструментов. Он будет играть  или на баглама, или дутаре, или гиджаке. Там у нас не хватает детей.

— Но он хочет заниматься на скрипке. У нас вся семья музыкальная.

— Все хотят. Но набор ограничен, понимаете, о-гра-ни-чен. Мы не всех принимаем на эти отделения, — сказал директор, и зависла пауза. Послышались шаги, и кто-то аккуратно прикрыл дверь с другой стороны.

Через какое-то время посетитель вышел из кабинета, и я узнал в нем своего старого приятеля-музыканта. Мы поздоровались, и настал мой черед идти к директору. Мне он говорил то же самое что и моему предшественнику и после каждой фразы очень красноречиво и выразительно молчал и смотрел на меня. Я прекрасно понимал, на что он намекает и с каждым разом все сильнее и сильнее краснел от смущения.

Когда я вышел из кабинета в коридоре снова столкнулся со своим старым знакомым. Рассказал ему о состоявшемся разговоре. Он весело рассмеялся.

— Искусство для народа… это уже бла-бла-бла. Нынче с самого рождения ребенка нужно копить денежку и раскладывать ее по конвертикам «На детский сад», «В школу», «В институт»…

— И сколько же я должен положить в конвертик с названием  «в музыкальную школу»?

— В этой музыкальной школе прием обойдется в 600 огурцов. Я недавно внука устроил.

— Огурцов?

— Ну да, это в России говорят «зелень» и «лимоны», а у нас огурцы или гутабы.  В музыкальный интернат так называемый «проходной бал» — 1.500, в музыкальное училище – 4000, в консерваторию от 10000. Но для детей сотрудников особые тарифы. Им делают «корпоративные скидки», и это, не говоря о детях, принятых на учебу по звонку, — сказал он с иронией.

— Откуда такие сведения?

— Старший внучок «поступает» в консерваторию. А племянник – в музучилище.

— И ты так свободно и откровенно говоришь об этом?

— Ну, знаешь ли, я слышал, как в консерватории родители абитуриентов спокойно рассказывают друг другу: «Я выложил за сына стоимость двух машин», так что нечему удивляться.

И тут я в уме подсчитываю: во сколько же нам будет обходиться каждая нотка, извлеченная моим внуком из скрипки? И какой из него потом вырастет музыкант?

И вот еще. На всякий случай мы у себя дома тоже завели конвертики для наших внуков, куда теперь регулярно складываем «огурцы и гутабы».