Взглядом туркменского художника

Ильга Мехти

Бедная земля — такой отзыв я прочитала на прошлую статью о работах туркменских художников, дескать, нет ничего достойного у нас для изображения. Автор воспитан, вероятно, только на европейской классике. Нет, не бедна туркменская земля, но вот понять и оценить ее могут только те, кто открыт к ней сердцем.

Азия и Европа живут словно на разных планетах. Разница ощутима во всем: в понимании человека и процессов, происходящих в нем, в отношении к миру, к высшим сферам, к человеческим отношениям.

На полотне Валентина Кудряшова «Миндаль» (2010 год) фон размыт — зеленый переходит в сине-голубой до гор, еще покрытых снегом и дальше в белесую высь. В горах событие. Хотя это постоянно происходит здесь испокон веков, но его всегда с нетерпением ждут. Зацвел миндаль! Даже, если это произошло в начале февраля, все равно это значит, что зима закончилась, хотя, порой, еще долго придется ждать алабахар —первую весну, которая превратит барханы в цветущий сад. Тем не менее, надо уже на солнце выносить для просушки паласы и ковры. Интересно, Париж тоже определяет весну, когда расцветают деревья на острове посреди Сены.

Азию невозможно постичь холодным логическим инструментом. Азия — это чувства, интуиция, иррационализм с точки зрения западного человека.

На картине «Беседа» (2004 год) Овеза Лаллыкова сошлись на берегу реки подростки для древней игры в альчики, а кости вот уже оставлены, все поглощены интересным разговором. Лица не прописаны, но лишь потому, что художник искал кистью незримое — притяжение интересной беседой. Получилось, мы даже будто сами слышим увлекательный рассказ одного из них. Нет лишних подробностей, но понятно, что сюжет про местных ребят, про землю с пожухлой растительностью, даром что у речки. Но показывает эту землю автор нам любовно — плавными линиями и даже нежно-розовой, оттенив немного зеленым место около воды поближе к молодым.

Работа Мурада Моммадова «Ожидание» (2010 год) это большое по размерам полотно, а его занимают лишь вечные горы и вечное горе одинокой женщины. Однако горя здесь очень много: оно и в холодном очаге, и в убогом доме, где через дыры зимой свищет ветер, и в старом топчане, который соорудил из крепких досок перед войной муж этой женщины, но сам не вернулся домой. Столь много горя, что это уже трагедия не одного человека, а всей страны.

Я встречалась с такими невестками. До самой смерти дожидались они мужей со второй мировой войны, так и не познав материнства, но у многих жизнь проходила в семье племянников, родных. Женщина на полотне осталась одна со своей неистребимой тоской в сердце, а видим это в ее глазах. Мы часто непроизвольно сторонимся в жизни таких сцен горя, глубокой печали людской, но они имеют высокий смысл приобщения к вечным истинам преданности, верности, а также к любви, милосердию и состраданию. Искусство помогает нам это понять.

Туркменская живопись, исторически молодая, пройдя испытание догмами соцреализма, успешно идет по пути поисков собственной идентичности, к отражению устойчивых, вечных проявлений человеческого бытия.